Of actions that a man might play

[re_miel]

Сходил я тут давеча в театр на Юго-Западе на "Гамлета". Каюсь - заманил меня к Беляковичу, главному режиссеру театра, в первую очередь визуальный ряд этой постановки:

Впечатления? Ха. Видел я Гамлетов-шизофреников. Мы все видели. Это более-менее классическая трактовка образа, устаканившаяся к концу 19-го века. Рафинированный изысканный принц, у которого очень рафинированно сьезжает крыша. Видел я Гамлетов-психопатов. Приехал домой сынок, увидел что мамаша ведет себя непотребно, услышал про яд - и разнес к чертям всю богадельню. Очень популярно в последнее время в англоязычных постановках и - если верить историкам - таким был самый первый Гамлет Ричарда Бёрбэйджа в начале 17-го века.

Но Гамлета-истерика я вижу в первый раз:

.

Этот Гамлет - аристократичен и презрителен. Ставя себя несоизмеримо выше, он откровенно смеется над Клавдием, над Полонием, над всеми царедворцами, не удостаивая их и малой каплей серьезности. Он паясничает, передергивает, входит в истерический раж. И в каждом жесте этой клоунады, в каждой цапле на норд-норд-вест - издевка. Этот Гамлет позволяет своему презрению захлестнуть себя, он одержим им - как шаман-язычник вошедший в транс. Контролируемая потеря себя - единственная свобода в его несвободном мире.

Но вопроса о сумашествии не стоит - Белякович не оставлет здесь никакой двусмысленности. В конце "Мышеловки", когда Клавдий, приказав прервать пьесу, удаляется, выдавая тем свое причастие к убийству его отца, с Гамлета разом слетает вся истеричная мишура. Маска фигляра летит в сторону.

“Что ж вы думаете, я хуже флейты? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя.”

Это произносится не потерянно, не запутавшись в паутине себя. Это произносится с железом и сталью. В хоть и усталом, но очень холодном и очень здравом рассудке. Вопрос сумашествия этой сценой закрывается.

Офелию я поначалу записал в Офелии-стервы. Во время сцены когда Полоний с Лаэртом поучают её как вести себя с мужчинами, вообще, и с принцами, в частности, на ее лице играет такая знающая улыбка, выражение такого прожженного цинизма, что кристалльно ясно, что она по этому поводу думает. И что она сама кого угодно может поучить как себя вести с мужчинами.

Как обьект чувств для Гамлета она не особо вдохновляла. Но я простил ей все когда начался четвертый акт. Когда она начала сходить с ума. Пряди растрепаных черных волос, потекшие тени для глаз, и как заиграло это треугольное лицо, эти миндалевидные глаза! Лучше всего это описывается английским словом "elfin". Нет, не "эльфийское", по значению это слово скорее ближе к "otherworldly" - "принадлежащее к иному миру". Когда она произносила свои монологи, раскачиваясь в такт слышимой лишь ей музыке, ее глаза блуждали, горели светом, что давно покинул пределы знакомых нам полей. Лорд Дансани был бы горд. В общем - безумием Офелия удалась на славу.

Клавдий - шикарен. Сильный, властный, рассчетливый интриган. В пластике его тела - грация крупного, сильного, хищного зверя. Матошин, актер играющий Клавдия, так же играет у них и Дракулу в одноименной постановке. И это видно.

Клавдий столь шикарен, на самом деле, что это вызывает некоторые проблемы, когда Гамлет начинает изливаться на предмет петрушки в королях, не стоящего и одной двухсотой доли, и вообще боже, посмотрите с каким унылым чмом спит моя мама. Впрочем, это здесь не так фатально как скажем в фильме Кеннета Брана, где Гамлет с Клавдием все из себя такие красавчики, такие мужики, такие самцы, что меня всю дорогу охватывало недоумение - ну чего они просто не сядут, не выпьют вместе, и не решат, что пацаны по пустякам не ссорятся. Нет, здесь Клавдий - это мужлан. В нем сильно животное. И между ним и аристократичным до мозга костей Гамлетом - бездонная пропасть, за которой - только смерть. И на которой стоит вся постановка. Главная ось здесь - это не Гамлет-Гертруда, и уж тем паче не Гамлет-Офелия, а безусловно Гамлет-Клавдий. Собственно мои пять секунд чистой красоты здесь были когда, в финале, души уже мертвых Гамлета и Клавдия встают - и Клавдий смотрит вопрошающе, недоуменно, даже потерянно. Что, неужели все, неужели конец, неужели это - не переиграть? А Гамлет категорично разводит руками. Все мужик. Finita la comedia. Да, да. Пошли, нас ждут.

Полоний - как и ему полагается быть. Вопиющая посредственность, пошляк, боров. Ожидаемо. Лаэрт - здесь он действительно сын Полония. Эдакий молодой, пышущий здоровьем телец. Главное - направить его рогами в нужную сторону:

На Гамлета он бычит в буквальном смысле слова. Гертруда - стандартна. Горацио - малозаметен. Призрак - словами этого не передать, это нужно только видеть. Он здесь чуть ли ни главный герой всего действа. Бродячие актеры - великолепны. Какая "Мышеловка":

О сценографии - Белякович очень многое взял у современного японского театра. Всякий раз когда выходила массовка и начиналась хореография, меня охватывала четкое ощущение будто я снова сижу в Шибуйе, в Бункамуре. Тем интереснее, впрочем, было смотреть как - щелк - танец окончился, актеры главных ролей оживают, открывают рты - и все снова переключается в русский театр. Но Японией здесь сквозит везде - и в костюмах, и в стилизации некоторых движений, а уж про то как Гамлет с Лаэртом перед дуэлью встали в позу снятую с борцов сумо я вообще не говорю:

После этого, я не был ни разу удивлен узнав после постановки, что Белякович уже много лет успешно и плодотворно сотрудничает с японцами и что этого Гамлета он ставил в Токио с японской труппой. У меня теперь только один вопрос - Белякович с самого начала своей карьеры использовал японскую эстетику - и это привело к тому, что он начал вместе с японцами работать, или наоборот?

И одно маленькое недовольство. Я - ни в коем случае не одержимый текстолог. Я понимаю и принимаю, что если ставить не для круга шекспирофилов, то этого бегемота нужно резать, кромсать и всячески интерпретировать. Поэтому я молчал когда убили мой любимый монолог Гамлета ('Tis not alone my inky cloak, good mother...). Когда могильщиков порезали в салат и с двух урезали до одного. Когда "быть или не быть" перенесли на прямо перед дуэлью с Лаэртом, со всеми лишними коннотациями. Это нормально. Но, черт возьми, как можно было вырезать монолог Горацио в самом конце? Когда под барабанный бой прибывает Фортинбрас с английскими послами, вопрошает, обозревая трупы всех героев нашей драмы, что это было, и Горацио ответствует:

...но прикажите положить тела
Пред всеми на виду, и с возвышенья
Я всенародно расскажу про все
Случившееся. Расскажу о страшных,
Кровавых и безжалостных делах,
Превратностях, убийствах по ошибке,
Наказанном двуличье, и к концу -
О кознях пред развязкой, погубивших
Виновников. Вот что я расскажу
Вам полностью.

У Беляковича в конце - только Фортинбрас, прибывший вступить во владение. И я понимаю, что его играет тот же актер что и Призрака, что и короля бывшего, и что в этом зен, и что от этого не хотели отвлекать. Но все равно. Без этих слов Горацио в конце - что-то прогнило в королевстве датском. Самое малое порой оказывается самым незаменимым.

Но кроме этого минутного ньюанса - отличная, умная, визуально завораживающая постановка. Вот это - современное искусство. Современный театр. Всем рекоммендую.

Все фото: © Алексей Кошелев, klim_samgin