Of Historical Grammar of Poetic Myth

[re_miel]

Роберт Грэйвз отжигает:

“..отвернувшись от поэзии мифов Сократ отвернулся от Лунной Богини, являвшейся ее вдохновением и требовавшей от мужчин служения женщинам, духовного и плотского. Тому, что называется платонической любовью, этому бегству философа из под власти Богини и в интеллектуальный гомосексуализм, следовало бы называться любовью сократической. Он не мог оправдывать себя неосознанностью содеянного: Диотима Мантинейская, пророчица из Аркадии, остановившая некогда волшебным образом чуму в Афинах, напомнила ему как-то, что мужчине должно направлять свою любовь в сторону женщин, и что Мойра, Илифия и Каллона - Смерть, Рождение и Красота - составляют из себя триаду Богинь, правящую надо всеми актами творения: физическими, духовными и интеллектуальными. В том отрывке из “Пира”, где Платон доносит до нас воспоминания Сократа об этих мудрых словах Диотимы, действие прерывается в стельку пьяным Алкивиадом, вламывающимся в поисках прекрасного мальчика по имени Агафон. Найдя оного мальчика возлежащим подле Сократа, Алкивиад обьявляет во всеуслышание что сам, некогда, пытался склонить влюбленного в себя Сократа к содомии, но тот, как истинный философ, предпочел от этого воздержаться и был вполне доволен провести ночь целомудренно обнимая своего прекрасного возлюбленного. Будь Диотима там, и услышь она это, она скривила бы лицо и сплюнула бы трижды, ибо если содомию Богиня, в своих обличиях Кибелы и Иштар, допускала даже в пределах своих собственных храмов, то вот идеализирующий гомосексуализм был в Ее глазах куда большим моральным уродством - попыткой мужского интеллекта к духовной самодостаточности. Месть Богини Сократу, если это можно так назвать, за его попытки познать себя апполонически, а не оставить эту работу жене или любовнице, была очень характерной: она женила его на стерве и обратила его идеализирующие стремления на вышеупомянутого Алкивиада. Тот же опозорил своего учителя, выросши злобным, безбожным, неверным и эгоистичным - погибелью Афин. Последнюю точку в жизни Сократа поставила настойка цикуты, священного растения Богини в ее обличии Гекаты, прописанная ему согражданами в наказание за растление молодежи.”

© Robert Graves, “The White Goddess”

“Socrates, in turning his back on poetic myths, was really turning his back on the Moon-goddess who inspired them and who demanded that man should pay woman spiritual and sexual homage: what is called Platonic love, the philosopher's escape from the power of the Goddess into intellectual homosexuality, was really Socratic love. He could not plead ignorance: Diotima Mantinice, the Arcadian prophetess who magically arrested the plague at Athens, had reminded him once that man's love was properly directed towards women and that Moira, Ilithyia and Callone—Death, Birth and Beauty—formed a triad of Goddesses who presided over all acts of generation whatsoever: physical, spiritual or intellectual. In the passage of the Symposium where Plato reports Socrates' account of Diotima's wise words, the banquet is interrupted by Alcibiades, who comes in very drunk in search of a beautiful boy called Agathon and finds him reclining next to Socrates. Presently he tells everyone that he himself once encouraged Socrates, who was in love with him, to an act of sodomy from which, however, he philosophically abstained, remaining perfectly satisfied with night-long chaste embraces of his beloved's beautiful body. Had Diotima been present to hear this she would have made a wry face and spat three times into her bosom: for though the Goddess as Cybele and Ishtar tolerated sodomy even in her own temple-courts, ideal homosexuality was a far more serious moral aberrancy — it was the male intellect trying to make itself spiritually self-sufficient. Her revenge on Socrates — if I may put it this way — for trying to know himself in the Apollonian style instead of leaving the task to a wife or mistress, was characteristic: she found him a shrew for a wife and made him fix his idealistic affections on this same Alcibiades, who disgraced him by growing up vicious, godless, treacherous and selfish — the ruin of Athens. She ended his life with a draught of the white-flowered, mousey-smelling hemlock, a plant sacred to herself as Hecate, prescribed him by his fellow-citizens in punishment for his corruption of youth.”

© Robert Graves, “The White Goddess”

Comments

[re-miel.livejournal.com]

Ну с "Белой Богиней" самое главное - не воспринимать это как серьезную научную работу. :) Поскольку как художественный текст она читается просто отлично. Способностей к высокохудожественному эпатажу у Грэйвза не отнять.

а вот Платон повернулся обратно к поэзии мифов
Чем, чем он там к ней повернулся? :)
Я слишком хорошо помню как он разделал весь политеистический олимпийский пантеон под орех, за непотребное поведение, в "Республике", и заменил его на единое унылое гомогенное божество.

но я ее в любом случае оправдываю - быть женой Сократа..кажется, белая богиня уж скорее мстила ей)
Скорее это ей нужно было мстить Белой Богине! :)

[vedi-sopra.livejournal.com]

Ну, я же не сказала - "повернулся к доклассической поэзии мифов") а просто - к поэзии мифов. Для него это - всё равно главный художественный прием. А с мифической теологией - да, естественно, разделался. Ну, кстати, не совсем он отринул пантеистический сонм, просто сдвинул вниз по иерархии.